У поэта умерла жена...

Карина Добротворская «Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже»

Они считались самой красивой парой богемного Петербурга начала девяностых — кинокритик и сценарист Сергей Добротворский и его юная жена Карина. Но счастливая романтическая история обернулась жестким триллером. Она сбежала в другой город, в другую жизнь, в другую любовь. А он остался в Петербурге и умер вскоре после развода. В автобиографической книге "Кто-нибудь видел мою девчонку? 100 писем к Сереже" Карина Добротворская обращается к адресату, которого давно нет в живых, пытается договорить то, что еще ни разу не было сказано. Хотя книга написана в эпистолярном жанре, ее легко представить в виде захватывающего киноромана из жизни двух петербургских интеллектуалов, где в каждом кадре присутствует время.

Сергей Николаевич, главный редактор журнала "СНОБ".

А вот что о той же книге думает Дмитрий Ольшанский:



Питерская девушка - такая, знаете, интеллигентная еврейская девушка, со всеми положенными ей комплексами, - влюбляется в знатного местного кинокритика, умницу, таланта, блестящего лектора, в общем, эстета (приятно употребить это дикое слово).
Молодость, богемная семья, перестройка, Дэвид Линч и Годар в видеомагнитофоне.
Жить "как следует" они не умеют, да и не могут. Пьют водку "Зверь", закусывают "Сникерсом", одеваются кое-как, денег вечно не хватает, квартирка маленькая, дурная, "с криво положенной плиткой и клеенкой на столе".
Но, в стиле героев О'Генри, они об этом не думают, потому что счастливы.
Вроде бы счастливы.
А на самом деле внутри девушки живет маленький крокодил.
И чем дальше, тем больше этот крокодил, несмотря на всю любовь, недоволен своим положением.
Вроде бы ей и правда есть на что пожаловаться.
Он, если выпьет, делается агрессивен. Может быть, он даже дружит с наркотиками (хотя тогда она этого точно не знает). И, главное, с ним она никак не может родить.
А все-таки крокодил внутри нее недоволен не этим.
Самые пронзительные, самые драматические моменты, когда она осознает, что в их жизни что-то не так - это, например, когда она нашла отличную модельершу, но смогла купить у нее "только самое плохое и дешевое".
Или - когда он напился, познакомился на улице черт знает с кем, а этот черт знает кто потом разбил окно и украл у них из квартиры ценные вещи.
Телик импортный! Видяшник импортный! Из Америки с таким трудом везли!
И эта драма постепенно разбивает ее любовь.
А потом появляется другой мужчина.
Нет, не мужчина.
Появляется "хорошо отремонтированная квартира в Москве", "гран крю", "авокадо в холодильнике", "один подарок - дороже, чем наши зарплаты".
И все это может дать редактор отдела культуры буржуазной газеты "Коммерсант", который зарабатывает 2 тысячи долларов (середина девяностых, большие деньги!), а любимый кинокритик - нет, у него нет никакой авокады, и гран крю тоже нет, а только одни хорошие статьи, вредные привычки и сомнительное будущее.
И тогда девушка - точнее, уже не столько девушка, сколько крокодил, - заводит бурный роман с редактором отдела культуры.
Кинокритик что-то подозревает, но страдает молча, а иногда напивается и дерется, но потом просит прощения, и опять молчит.
Характерно, что "инициацией", вступительным таинством в новой любви - оказывается совместная с буржуазным редактором работа в газете "Не дай Бог", посвященной добровольно-принудительным выборам Ельцина.
От девушки требуется ловить пожилых артистов и пытать их на предмет того, какие плохие были коммунисты.
Один пожилой артист даже умирает на другой день после пропагандистской беседы, но дело сделано - и сердцем проголосовали, и деньги пришли, и любовь теперь такая, как надо, и можно, наконец, съехать в Москву - навстречу авокадо и большой карьере.
"Прошли годы".
Девушка - нет, извините, уже давно нет никакой девушки, - крокодил сделал свою большую карьеру, заработал все возможные деньги, бросил того редактора как давно устаревшую модель успеха, обзавелся квартирой в Париже "с окнами в пол" и молодым-красивым любовником ("в котором все-таки чего-то не хватает"), ест теперь устрицы и предпочитает ходить в те рестораны, которым еще не поставили мишленовских звезд, "но вот-вот поставят".
Ест крокодил свои устрицы и плачет крокодильими слезами.
Потому что тот кинокритик, которого тогда, давным-давно, бросили ввиду бесперспективности, - почти сразу после этого умер.
Страдал, звал назад, ждал, но не дождался и умер от передоза.
И крокодил переживает.
Он чувствует, что счастье-то осталось там, в Питере, в юности, в плохой квартирке "с клеенкой", и что лучше бы он не сидел в своем почти мишленовском ресторане этакой важной цацой, европейской гранд-дамой, - а тусовался на кухне со своим любимым.
И может даже показаться, что есть в этих терзаниях что-то похожее на раскаяние.
Похожее на осознание того факта, что человек и самого себя скормил крокодилу, и, что важнее, бросил ему в пасть своего любимого мужа, убил его, говоря прямо.
Но нет.
Крокодил не может раскаяться.
Крокодил просто нуждается в психотерапии, и книга, которую он пишет о своем покойном муже, и о сделанном когда-то выборе, - это просто способ избавиться от плохих воспоминаний, вытеснить их, проговорив вслух.
И все забыть - чтобы устрицы шли хорошо.

А в конце пусть будет цитата из другого автора.

"И на этом деревянном лице вдруг скользнул какой-то теплый луч, выразилось не чувство, а какое-то бледное отражение чувства, явление, подобное неожиданному появлению на поверхности вод утопающего, произведшему радостный крик в толпе, обступившей берег. Но напрасно обрадовавшиеся братья и сестры кидают с берега веревку и ждут, не мелькнет ли вновь спина или утомленные бореньем руки, -- появление было последнее. Глухо всё, и еще страшнее и пустыннее становится после того затихнувшая поверхность безответной стихии. Так и лицо Плюшкина вслед за мгновенно скользнувшим на нем чувством стало еще бесчувственней и еще пошлее"