Сторонники теории естественного происхождения вируса защищали ее с горячностью, подобающей скорее идеологии, чем науке. Вопрос был объявлен решенным раньше, чем его успели поставить. А каждый, кто продолжал им задаваться, был объявлен расистом, фриком и конспирологом. Даже сейчас, когда дискурс «это фрики» потихоньку вышел из моды и заменяется более обтекаемым «это недоказуемо», противники данной теории все равно посмеиваются.
«В любом организме, включая природные вирусы, — говорит Константин Северинов, — если вы посмотрите на геном внимательно, вы увидите много удивительных несообразностей. С точки зрения этих людей, тот факт, что этот вирус сложно устроен, свидетельствует, что его кто-то сделал. Примерно такие же аргументы в X веке церковь выдвигала против идеи эволюции, но эти аргументы оказались несостоятельными». «Я не считаю out of reasonable появление любого вируса в любом месте в нужное (с точки зрения вируса) время. Эволюция случайна», — говорит Северинов.
Молекулярный биолог Константин Северинов. Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
Однако нельзя не заметить, что теория искусственного происхождения вируса объясняет многие его особенности куда лучше, чем теория естественного происхождения.
Теория естественного происхождения не может объяснить, как вирус, имевший своим предком коронавирус Rhinolopus affinis, попал за полторы тысячи километров от места своего обитания в Ухань. Для теории лабораторного бегства такой сложности нет. Его привезли ученые Уханьского института.
Теория естественного происхождения не может найти промежуточного животного. Теория лабораторного бегства объясняет: промежуточным животным была гуманизированная мышь. Именно поэтому вирус и был с самого начала оптимизирован под человеческий ACE2.
Теория лабораторного бегства утверждает, что SARS2 получил свой фуриновый сайт, потому что его вставили в лаборатории в рамках gain of function, так, как это было описано в предыдущих работах самой д-ра Ши. Именно поэтому в этой вставке использованы два злополучных кодона CGG, которые очень походят на надпись «Здесь был Вася».
Теория естественного происхождения предполагает, что фуриновый сайт образовался сам. Природа действительно уникальный конструктор, и случайность — лучший инженер. Над абсолютизацией вероятностей смеялся еще Ричард Фейнман. «Со мной сегодня случилось необыкновенное событие, — говорил он. — Представляете, я увидел по дороге в лабораторию машину AF194. Представляете, какая была ничтожная вероятность, что я увижу машину именно с таким номером?»
Проблема в данном случае как раз в том, что теория вероятностей работает против «естественной» теории. Если бы наш SARS2 приобрел необыкновенную патогенность с помощью какого-то нового, совершенно неизвестного механизма, мы бы, конечно, согласились, что он естественный. Но в том-то и дело, что механизм был не неизвестный! Механизм был прекрасно описанный, и описанный именно сотрудниками института, расположенного в городе, где разразилась эпидемия.
То, что Фейнман встретил машину с номером AF194, — это действительно случайность. Но если бы он встретил эту машину дважды — сначала у дома, а потом на другом конце города, а на следующий день встретил вторую машину, с номером AD478, сначала у дома, а потом на другом конце города, а потом третью, и четвертую, то это вряд ли можно было бы назвать случайностью. Куда проще было объяснить появление машин в таком случае тем, что за Фейнманом следят.
Меня учили, что в науке стоит использовать бритву Оккама. Бритва Оккама в данном случае не на стороне естественного происхождения. Конечно, можно сказать, что все это косвенные улики, а базу данных Уханьский институт 30 декабря грохнул просто так. Но в таком случае теория Коперника по сравнению с теорией Птолемея тоже была основана на косвенных уликах до тех пор, пока Юрий Гагарин не полетел в космос.
Возражения
А как же те статьи и коллективные письма, которые еще в самом начале эпидемии разоблачали конспираторов, предающихся расистским теориям о происхождении вируса?
Посмотрим-ка на них.
Статья The proximal origin of SARS-CoV-2 была подписана рядом ведущих вирусологов мира, включая Кристиана Андерсена из Института Скриппса. По удачной случайности именно д-р Андерсен наряду с д-ром Дашеком стал в августе 2020-го одним из счастливых рецепиентов 87-миллионного пакета грантов от д-ра Фаучи на исследование животных патогенов, переходящих на людей. Д-р Андерсен и д-р Дашек занимают, соответственно, второе и третье места в списке.
В статье выдвигалось два тезиса.
В ней отмечалось, что новый вирус оптимизирован под связь с ACE2-рецептором, но делает это совсем другим способом, чем SARS1. Если бы, — писал д-р Андерсен, — кто-то решил сделать этот вирус в лаборатории, он бы взял за основу SARS1, а наш вирус делает это совсем по-другому, поэтому он естественный.
Но этот аргумент абсурден. Достаточно почитать статьи д-ра Ши, вот эту и эту, чтобы заметить, что д-р Ши часто использовала в своих экспериментах в качестве backbone другие коронавирусы, а не SARS.
Да это и понятно. Никто не давал д-ру Ши американских грантов на gain of function с SARS, потому что целью ее исследований было показать, что другие коронавирусы при условии тех или других изменений могут быть не менее опасны, чем SARS. SARS уже был опасным вирусом. Тут нечего доказывать.
Второй довод письма еще более странен. Авторы его отмечают такую уникальную особенность SARS2, как фуриновый сайт, и сообщают, что «функциональные последствия полибазового сайта разрезания в SARS-CoV-2 неизвестны». И что такой сайт «может появиться в результате естественного эволюционного процесса».
Каким образом из этих утверждений следует вывод об естественном происхождении фуринового сайта? Ответ — никаким.
Авторы письма утверждают, что назначение сайта неизвестно, а в других сарбековирусах его нет. И все. При этом они забывают упомянуть, что назначение сайта известно прекрасно (он увеличивает эффективность вируса), что аналогичные сайты описаны во многих работах, включая работы д-ра Ши, что самостоятельная эволюция 12 нуклеотидов в тот текст, который постоянного используется для искусственных вставок в коронавирусы, выглядит маловероятной и что два из четырех белков сайта кодированы не тем кодоном, который предпочел бы коронавирус, а тем, который предпочел бы исследователь в лаборатории.
Откровенно говоря, несмотря на то, что этот текст опубликован в Nature и подписан ведущими вирусологами США, его трудно счесть научной работой. Это просто набор красиво звучащих научных слов: «ACE2-рецепторы», «О-связанные гликаны», «полибазовый сайт разрезания»…
Этот набор используется для того, чтобы закошмарить случайного читателя и заставить его чувствовать, что он имеет дело с профессионалами, до уровня которых ему не подняться, в то время как аргументов у авторов нет. Авторы этого письма поступают как средневековые алхимики, которые все свои немалые знания в области химии используют не для объяснения химических реакций, а для того, чтобы заморочить спонсору голову и выбить из него деньги на финансирование поисков философского камня.
Но самое поразительное в этой статье то, что приватно д-р Кристиан Андерсен был другого мнения. «Эдди, Боб, Майк и я сам находим, что геном вируса не согласуется с ожиданиями эволюционной теории», — писал д-р Андерсен 1 февраля 2020 в частном письме к главе NIAID д-ру Энтони Фаучи. «Некоторые детали (потенциально) выглядят искусственно сделанными». Сразу после получения этого письма д-р Фаучи созвал секретное совещание. Это письмо производит шокирующее впечатление.
Может быть, аргументация письма в Lancet более серьезна?
Увы, нет.
Письмо в Lancet вообще не является научным документом. Оно больше напоминает резолюции в поддержку разоружения или в осуждение израильской военщины, принятые где-нибудь на заседании партийного комитета при мебельной фабрике, нежели письмо ведущих мировых вирусологов.
Фото: ЕРА
Это письмо восхваляет «необыкновенные усилия» китайских ученых и врачей, которые «работали прилежно и эффективно, для того чтобы идентифицировать патоген, стоящий за вспышкой, принять существенные меры для того, чтобы уменьшить ее воздействие, и поделиться прозрачным образом результатами с мировым научным и врачебным сообществом».
Письмо объявляет о солидарности с китайскими коллегами, призывает «предать суровому порицанию» теории заговора и дезинформацию, «продвигать научные факты и единство против дезинформации и домыслов». «Мы хотим, чтобы вы, китайские работники науки и здравоохранения, знали, что мы стоим вместе с вами в борьбе против этого вируса», — заканчивается письмо.
Что еще? Да ничего. Разве что часто повторяемое утверждение о том, что если бы SARS2 был собран в лаборатории, то следы этого остались бы в вирусе. Трудно даже представить себе, чтобы вирусологи, выдвигавшие данное возражение, не знали, что современные методы сборки вполне позволяют этого избежать.
Каким образом документы, в которых нагромождением научного жаргона пытаются маскировать полное отсутствие логических доводов, и коллективные письма, написанные по лекалам советских писем трудящихся, стали «научным консенсусом», против которого могли выступать только фрики и конспирологи? Неужели не было ученых, которые выражали сомнения?
Были. Группа DRASTIC — биологический Bellingcat — состоит прежде всего из ученых: генетиков, молекулярных биологов, биоинформатиков — молодых, дерзких и не признающих авторитетов. Австралиец Николай Петровский и американка Алина Чан опубликовали по статье про удивительную оптимизацию вируса под человеческий ACE2. Об искусственном происхождении вируса именно с точки зрения его структуры писали Россана Сегрето и д-р Стивен Кей.
Да и мастодонты не молчали! Знаменитые вирусологи Дэвид Релман и Ричард Элбрайт, бывший директор CDC Роберт Редфилд, нобелевский лауреат Дэвид Балтимор — все они не исключали возможности бегства или даже полагали, что это является «наиболее возможным» объяснением. Для того чтобы заподозрить связь между эпидемией и институтом, одному из самых выдающихся молекулярных биологов современности Ричарду Элбрайту, профессору университета Ратгерс, понадобилась «наносекунда или пикосекунда».
Как же тогда образовался «научный консенсус»?
Тут мы выходим за рамки собственно науки и начинаем говорить о том, что науке по своей структуре противоположно, — об идеологии и религии. Если наука ищет факты и обсуждает их, то идеология споры запрещает. Она пытается навязать всем единое конформное мнение, выгодное той или иной группе интересов, и делает это путем отмены фактов, изничтожения оппонентов и невыносимого давления группы лиц, которая почти физически принуждает диссидента присоединиться к комфортному большинству, противостояние которому требует большой затраты душевных и физических сил и грозит остракизмом, потерей грантов и крахом карьеры.
Я не являюсь специалистом в вирусологии, но семиотика, слово и распознавание фейков — моя профессия. С самого начала этой истории меня поражало, с каким неуклонным упорством истеблишмент сопротивлялся теории лабораторной утечки и как применяющиеся против ее сторонников приемы походили на приемы тоталитарной пропаганды.
Ее клеймили, как лженауку генетику, посредством коллективных писем. Против нее неизменно «боролись», «сражались на переднем крае фронта». Эта борьба проходила в рамках «выражения солидарности» и необходимости «дать отпор». Любой сторонник теории немедленно объявлялся маргиналом, конспирологом, фашистом и даже сексистом, как вы видели в случае подвергшейся сексуальным угрозам д-ра Расмуссен. Аргументы их неизменно искажались.
После того как сенатор Том Коттон заявил, что вирус мог сбежать из лаборатории, Коттон был немедленно объявлен сторонником «теории биооружия».
Это один из самых тревожных признаков идеологизированного дискурса. Ученые спорят о реальных высказываниях. Пропагандисты приписывают вам высказывания, которые потом «разоблачают» и «опровергают». Ученые спорят по существу. Пропагандисты дискредитируют противника. У ученых есть оппоненты. У пропагандистов есть только «передний фронт», «враги» и «война».
Как это могло произойти?
Ученое сообщество, изучающее коронавирусы, в общем не является таким уж обширным. Это небольшая, хорошо знакомая друг с другом группа людей, тесно связанная общими интересами. «Они пишут в тех же журналах, ездят на те же конференции, и у них есть общий интерес — получать деньги от правительств и не страдать при этом от излишнего регулирования», — замечает Николас Вейд. Так уж получилось, что благодаря тому, что коронавирусы до SARS2 представляли для человечества только потенциальную опасность (в отличие, скажем, от гриппа или Эболы), огромное количество грантов было получено именно для исследования их потенциальной опасности, т.е., читай, на gain of function.
Против «лабораторной утечки» объединились все: Китай, обладающий огромным влиянием, американский либеральный истеблишмент, ненавидевший Трампа, и, главное, то тесно связанное, хорошо знакомое друг с другом, рецензирующее друг друга и выделяющее друг другу гранты сообщество вирусологов, которому в случае подтверждения этой теории грозили позор, потеря грантов и статуса. «Я был объявлен парией потому, что я предложил другую гипотезу, — сказал д-р Редфильд Vanity Fair. — Я ожидал это от политиков. Я не ожидал этого от ученых».
Вопрос, в общем, был несложен. Требовалось объяснить: каким образом новый коронавирус возник в том самом месте, где находился крупнейший если не в мире, то в Китае, центр манипуляции коронавирусами летучих мышей и как это могло произойти на рынке, на котором они не продавались, в городе, в котором они не жили, и во время, когда мыши уже спали?
Однако ответ на этот вопрос грозил не только д-ру Дашеку и не только его грантодателю д-ру Фаучи, последние четыре десятилетия пребывающему на административной вершине американской вирусологии. Он мог похоронить под собой всю прибыльную индустрию делания вирусов опасными с целью доказать, что они могут быть опасны.
Так уж получилось, что первыми экспертами, к которым обратились с вопросом, а не имеет ли этот вирус искусственное происхождение, стали те самые люди, которые в случае утвердительного ответа становились невольными организаторами эпидемии, что, по состоянию на сегодня, убила 3 млн человек и разрушила экономику всего мира.
Мудрено ли, что эти люди объявили, что естественное происхождения вируса так же неоспоримо, как догмат о непогрешимости папы, и что по этому поводу существует «научный консенсус»? «Научный консенсус, — писал в свое время Майкл Крайтон, — это первое прибежище негодяев. Это попытка избежать обсуждения вопроса, заявив, что оно уже завершено».
Печальная весть состоит в том, что бюрократы от науки, присвоившие себе право говорить от имени научного сообщества, вели себя не как ученые, а как епископы, сурово расправляющиеся со скептиками и еретиками. Хорошая новость — в том, что, кроме «мнения прогрессивной общественности», всегда существуют въедливые искатели фактов. Вся российская пропагандистская машина не смогла совладать с частной инициативой Bellingcat. Кажется, вся пропаганда теперь начинает буксовать перед инициативой DRASTIC.
С эпидемией — как с трупом. Если на обочине дороги лежит труп, то очень может быть, что это естественная смерть: не выдержало у человека сердце, замерз, перепил… Но точно так же может быть, что его убили. Это вопрос для следствия. Во всяком случае, человек, который вместо того чтобы выяснять, откуда появился труп, нервно хихикает и с самого начала утверждает, что смерть произошла от естественных причин, а всякий, кто с этим не согласен, — конспиратор и маргинал, который не знает того, что люди смертны, — этот нервный и истеричный субъект выглядит подозрительно.
Мы можем сомневаться, имеет ли вирус естественное или искусственное происхождение. Вдруг все-таки найдется переносчик? Окажется, что фуриновый сайт появился уже при передаче от человека к человеку. Вдруг выяснится, что появление эпидемии в городе, где находился крупнейший центр генетического манипулирования коронавирусами, — это фантастическое совпадение, равно как и уничтожение 30 декабря всей базы данных института и расположение первых госпиталей, в которые обращались заболевшие, вдоль линии метро, соединяющей Уханьский институт с международным аэропортом…
Но теория лабораторной утечки не противоречит наблюдаемым данным.
Поэтому трудно сомневаться, что те ученые, которые, как д-р Дашек, боролись против нее методами, свойственными скорее инквизиторам, нежели ученым, нарушили главную заповедь науки, заключающуюся в том, что истина самоценна, а Земля вертится вне зависимости от того, потеряешь ты из-за этого грант или отправишься на костер.
Врачи дают клятву Гиппократа. Ученые не дают клятвы — клятвы Архимеда или Ньютона. А зря.
Выводы
Из этого всего следует, на мой взгляд, три главных вывода один страшнее другого.
Первое — нам врали. Научные бюрократы не только Китая, но и США вели себя не так, как ученые, а как ЦК КПСС после Чернобыля.
Дело не в искусственном происхождении вируса. Shit happens. Систему характеризует не ошибка, а реакция на ошибку. Дело не в том, что вирус сбежал или мог сбежать. А в том, что люди, которые должны были понимать, что эта возможность вполне реальна, использовали свои научные регалии не для установления истины, а для запрета на дискуссию. Нет сомнения, что они объясняли это разными благородными мотивами — например, «а ну как иначе глупая публика примется громить лаборатории». Увы, они сделали только хуже.
Один из моих собеседников, придерживающийся теории естественного происхождения вируса, сказал: «Ну даже если он сбежал, какая разница? Что это изменит?»
Такие слова странно слышать от ученого. Разница в том, что истина самоценна. Настоящий ученый — так же, как неподкупный судья, — должен быть заинтересован в установлении истины, невзирая на лица. Представляете, кто-то придет к судье и скажет: «Слушай, тут у меня в квартире труп, мои враги говорят, что человека убили, но ты, пожалуйста, скажи, что он помер естественной смертью. Покойнику-то уже все равно».
Второе неприятное наблюдение заключается в том, что президент Трамп и его администрация многократно говорили, что вирус сбежал из лаборатории. Эти слова не подтверждали ни ученые, ни разведка. А теперь выясняется, что вирус вполне мог-таки сбежать. Это значит, что разведка — еще одно сообщество, которое так же, как и ученые, должно устанавливать факты, а не заниматься политикой, — занималась сложной политической игрой. Это выглядит так, как будто разведка США покрывала компартию Китая, чтобы подсидеть законно избранного американского президента.
И наконец, третье обстоятельство, перед которым бледнеют даже первые два.
Мы должны четко понимать, что COVID-19 — это только первая ласточка. Еще 20 лет назад дизайнерское изготовление вирусов было невозможно. Сейчас их может клепать студент 5-го курса. Пройдет еще немного времени — и школьник сможет сварить вирус дома в кастрюльке. Его сможет сварить любой недоучившийся колумбайнер, возомнивший себя богом. Любой хамасовец, который собирает ракеты, взрывающиеся у него на заднем дворе, пойдет варить вирус, который, как ему сказали, поразит только евреев, — ну а когда выяснится, что насчет «только евреев» он немного ошибался, имам на пятничной проповеди объяснит, будто евреи и сварили.
Фото: Reuters
Ядерную бомбу нельзя собрать дома в сарае, а вирус — можно. Лаборатория, в которой реально произвести вирус, стоит миллион долларов. Дешевле яхты.
Нет, это не повод прекращать исследования. Gain of function в широком смысле слова — это не только грантоедство. Это также победа над раком, победа над Альцгеймером, победа над генетическими заболеваниями, продление жизни. Вечная жизнь на одной чаше весов, ковид — на другой.
Остановить этот процесс невозможно.
Конечно, вы скажете, что этот процесс надо регулировать, но встречный вопрос — с помощью кого?
С помощью научного истеблишмента, который во всей этой истории вел себя как коллективный Лысенко? Государства? ООН? С помощью главы ВОЗ Тедроса Адханома Гебрейесуса? Министра марксистского эфиопского правительства, который называл эпидемию холеры «острым водянистым поносом» и получил свою должность благодаря Китаю? Эта перспектива, по правде говоря, пугает больше, чем любое отсутствие регулирования.
Скорее всего, этот процесс просто придется пережить. Так же, как человечество пережило процесс ранней индустриализации, — с дымом, валящим из труб, с 16-часовой работой на фабриках, с силикозом от угольной пыли и раком легких от асбеста, — ему придется пережить процесс ранней биоинформатизации. В ходе которого каждый студент сможет взять RBM S-белка панголина, взять фуриновый сайт, всадить его на основу другого вируса, прогнать через гуманизированных мышей — и получить SARS2. Или что похуже.
Ах да. Кстати. Помните новый грант, который Фаучи после всего таки выделил Дашеку, на $7,5 млн? Это грант на изучение вирусов, которые могут передаться человеку в Южной Азии. «Мы будем работать в отдаленных местах Малайзии и Таиланда, чтобы быть на переднем крае, там, где начнется новая эпидемия», — расчувствовался после его получения д-р Дашек.
Верю д-ру Дашеку. Наше будущее в надежных руках.
*Тяжелый острый респираторный синдром (ТОРС, англ. SARS) — респираторное вирусное заболевание, вызываемое коронавирусом SARS-CoV (англ. Severe acute respiratory syndrome coronavirus).
**Мокрый рынок — крупные торговые площади, где продают живых животных, которых тут же часто умерщвляют для употребления в пищу.
***Кодон (кодирующий тринуклеотид) — единица генетического кода, тройка нуклеотидных остатков (триплет) в ДНК или РНК, обычно кодирующих включение одной аминокислоты. Последовательность кодонов в гене определяет последовательность аминокислот в полипептидной цепи белка, кодируемого этим геном.
