Вот он суровый автомобиль для сурового мужчины, который ездит на нем на мусорную свалку своего сабарба с двумя мешками мусора в багажнике. Дорога не то, что ухабийстая, но асфальт там уже давно не меняли.
Магазины конкурируют между собой за самый потрепанный вид. И подходят они к этому с таким энтузиазмом, что иногда мебель даже не выглядит потрепанной. Она просто разлагается, ободранные ящики вываливаются, краска осыпается на пол. В ассортименте магазина под вывеской «Раскрашенное прошлое» раскрашенные вручную шкафы для телевизоров, толстые ароматические свечи и помятый металлический туалетный столик на колесиках. В лавке «Место жительства» продают раскрашенные вручную шкафы для телевизоров, толстые ароматические свечи и прованский дуршлаг. В быстро закрывшейся «Коллекции Сомоджи» давали раскрашенные вручную шкафы для телевизоров, не было ароматических свечей, зато было полно исцарапанных столовых буфетов из мелко порубленных дорогих сортов дерева.
Интерьер магазина – огромного пространства с открытыми балками – выполнен в приглушенных тонах синего, коричневого, черного и зеленого, или в «гамме бланша», как говорят модники. Дощатый пол с заметными щелями и необработанные балки перекрытий, тогда как цены говорят – шесть лет успешной медицинской практики, и это будет вам это по карману.
Строго говоря, богема – это социальное проявление духа романтизма. Но поскольку понятие «романтизм» стало столь растяжимым, во избежание неясности я буду употреблять преимущественно слово «богема» и в отношении соответствующего духа, и в отношении нравов и обычаев им обусловленных.
Именно французские интеллектуалы придумали образ жизни, знакомый сегодня всем. Тонкие натуры стекались в дешевые районы, где создавали художественные сообщества и движения. Поэт и художник ценились здесь выше банкира или президента. Богеме нечего было противопоставить растущему могуществу буржуа, зато они могли их шокировать. Закончив «Саламбо» – роман о Карфагене, – Флобер предсказывал, что он: «1) вызовет раздражение у буржуа; 2) шокирует чувствительных читателей; 3) разозлит археологов; 4) останется непонятным для дам; 5) принесет мне репутацию педераста и каннибала. Что ж, будем надеяться». Так появился кличь: Epater les bourgeois![22] – война между богемой и буржуазией была объявлена.
Деятели богемы носили бороды, отращивали длинные волосы и усвоили такую манеру одеваться, что их было видно за версту – красные сорочки, испанские плащи. Они ценили подростковую культуру и всегда готовы были вписаться в какую-нибудь провокацию, эпатажную выходку или грубую шутку. Художник Эмиль Пеллетье завел себе шакала. Поэт Жерар де Нерваль прогуливался по садам Тюильри с омаром на поводке. «Он не гавкает и знает тайны глубин», – говорил он. Они воспевали разрушительную любовь к мистике и прочей чертовщине. Они часто писали о самоубийствах, а иногда и сами сводили счеты с жизнью. Они обожали новизну и нередко аплодировали экспериментам ради того только, чтобы показать свое презрение к консервативному среднему сословию.
Деятели богемы отождествляли себя с другими жертвами буржуазных порядков: бедняками, преступниками, этническими и расовыми меньшинствами. Они восхищались экзотическими культурами, не тронутыми буржуазными нравами. Многие парижане идеализировали Испанию, которая, как им казалось, жила еще по законам Средневековья. Флобер восхищался простыми нравами и обычаями Бретани. Они идеализировали тех, кого называли благородными дикарями, и украшали свои спальни необычными артефактами из Африки. Они мечтали о Китае и других далеких странах, чьи общества казались им духовно более чистыми. Они возвели секс в ранг искусства (впрочем, искусство они видели во всех жизненных проявлениях) и насмехались над буржуазным ханжеством. Чем больше читаешь о парижской богеме, тем более убеждаешься, что они успели подумать обо всем. В последующие 150 лет бунтарям, интеллектуалам и хиппи оставалось лишь использовать предложенные стандарты протеста.
К примеру, выложить 25 000 долларов за ванную комнату – позволительно, а заплатить 15 000 за акустическую систему или широкоэкранный телевизор – дурной вкус. 10 000 за джакузи во дворе – полнейшее упадничество, но если вы не потратили вдвое больше за неприличных размеров кабинку для душа из сланца, это может означать, что вы, вероятно, не научились еще ценить естественное биение жизни.
Похожим образом потратить несколько сотен долларов на самую дорогую модель походных ботинок вполне позволительно, а вот покупать дорогущую модель кожаных туфель под костюм за ту же сумму неприлично. Отдать $4400 за дорожный велосипед Merlin XLM можно, ведь всем нужны физические нагрузки, а вот покупка большого, бросающегося в глаза катера воспринимается уже как жалкое пижонство. Только поверхностный человек готов потратить сотни долларов на икру, напротив, отслюнявить столько же за первоклассный грунт для сада способен только человек глубокий.
Неограниченные суммы можно тратить на любой предмет, подходящий под категорию «рабочий инструмент», например на «рейндж ровер» с огромным багажником за $65 000, однако предметы, в эту категорию не вписывающиеся, как, например, винтажный «корвет» за $60 000, покупать стыдно. (Я даже подумывал написать сценарий под названием «Бунтарь без седана», о психосоциальных травмах, которые пришлось перенести профессору истории, осмелившемуся купить «порш».) Сама формулировка SUV – спортивно-утилитарный автомобиль – демонстрирует, что бобо подразумевают под рабочим инструментом. Еще не так давно спорт был противоположностью утилитарности: ты либо работаешь, либо играешь. Однако кавалеры клавиатуры информационного века, маневрирующие день напролет меж концепций и образов, любят на досуге поразмяться, поэтому перемещение экипировки в мегакрузере на громадных колесах уже стало чем-то вроде спорта.
Когда же речь заходит о таком утилитарном пространстве как кухня, снимаются всякие ограничения. До появления бобо кухня считалась ущербной частью дома. Архитектор XIX века Калверт Вокс, к примеру, ужасался людям, принимающим пищу на кухне. «Такие манеры свидетельствуют о низком уровне развития», – считал он. В книге 1972 года «Текущий статус, или Как стать оплотом верхушки среднего класса» Чарльз Мерилл Смит отмечал: «Дамы, принадлежащие к высшему свету, никогда не заходят на кухню… Женщины из верхушки среднего класса заглядывают туда по необходимости, но стараются произвести впечатление, что не бывают там вовсе. Получается, что жилище представителей верхушки среднего класса имеет мало общего с расхожими представлениями о домашнем уюте». В то же время на противоположном конце культурного спектра Бетти Фридан и ее соратницы-феминистки призывали своих сестер забыть про кухню, хоть и на совершенно других основаниях. В домах сегодняшнего образованного класса кухня стала настоящим символом семейного счастья, каким для буржуазии когда-то был очаг.
Поэтому, когда вы заходите в недавно отремонтированный дом милых, заботливых хозяев, кухня, скорее всего, будет больше похожа на авиационный ангар со всеми коммуникациями. Периметр старой кухни стерт, новая поглотила несколько прилегающих комнат, как старый Советский Союз поступал со своими соседями. Понять, где кончаются сегодняшние мегакухни, бывает непросто. Вам кажется, что там, вдали, мерцает стена большой комнаты, глядь, а это оказывается мираж, созданный километровой столешницей из искусственного камня. Заглянув в кладовую для продуктов, вы обнаружите, что она больше, чем квартира, в которой жил хозяин в студенческие годы.
Такого размера кухня требует стратегических решений. Архитекторы хвастаются, как ловко им удалось спроектировать в своих кухнях «рабочий треугольник», чтобы минимизировать количество шагов между, скажем, плитой, посудомоечной машиной и раковиной. В старой кухне рабочие треугольники были не нужны, поскольку вышагивать там не приходилось. Просто повернувшись, можно было сделать все, что нужно. В сегодняшних уходящих за горизонт кухнях есть обеденные зоны, барные стулья, встроенные телевизоры, книжные полки, компьютерные уголки и, возможно, небольшие карты с указателями «Вы здесь» для гостей, затерявшихся по дороге к бару.
Что касается кухонного оборудования, сегодняшняя бобо-кухня – это кулинарный парк аттракционов, где владельцев ожидает целый ряд незабываемых переживаний. Первое, что бросается глаза, – это многометровое нечто, похожее на никелированную стену ядерного реактора. На самом деле это плита. Никто уже не готовит в консервных банках на бунзеновской горелке, сегодняшним бобо-гурманам подавай 48-дюймовую с шестью двойными конфорками по 20 000 BTU каждая. Включенные на полную мощность, они напоминают сопла космических ракет-носителей. Понадобятся также навороченные прибамбасы типа гриля с вулканическими камнями, встроенная супермощная горелка для вока, и медные зажигалки для плиты (алюминиевые – такое мещанство), и стальной противень в дюйм толщиной. Духовка должна быть объемом 8 футов минимум, просто чтоб было понятно – если надо, мы и бизона зажарим. Вся эта крутизна должна быть покрыта металлом с таким содержанием никеля, что магниты не пристанут. Вот тогда всем будет понятно, что вы закупились всем необходимым в хозяйстве оборудованием, которого достойна ваша семья. Подходящая плита с газовыми и электрическими конфорками производства La Corune обойдется примерно в 23 000 долларов. Запатентованная в 1922 году 59-дюймовая плита AGA имеет вид настолько непритязательный и капитальный, что можно предположить, что когда-то в ней из лошадей варили клей. Тем не менее в ней есть такие удобства, как шкаф для разогрева, отделение для тушения, хлебопечка, духовка и бесконечный запас конфорок. Прямой огонь в ней не используется, только теплоизлучающие поверхности, что отражает философию спокойной жизни. И стоит всего 10 000 долларов.
Над кухонной машинерией возвышается холодильный комплекс. Эта секция обустраивается исходя из того, что просто заморозить – мало. Техника должна быть способна доводить температуру до абсолютного нуля, когда прекращается всякое движение молекул. Сам холодильник должен быть размером с поставленный на попа микроавтобус. В нем должно быть как минимум две двери – одна, собственно, для холодильной камеры, другая – на случай, если вы решите сдать часть холодильника под жилье. Кроме того, в дверь должна быть встроена система подачи охлажденной воды (с угольным фильтром) и льда (колотого, кубиками или в виде букв, чтобы детишки лучше усваивали алфавит) и, возможно, нескольких видов компотов. Внутри должны быть вместительные отделения на дверце, полки с защитой от протечек, герметичные отделения для сухих закусок, полностью выдвигающиеся ящики; в дверце нецарапающееся стекло, а снаружи холодильник должен быть покрыт не белой эмалью, как в обычном супермаркете, но нержавеющей сталью, ставшей новой приметой кулинарного мачизма.
Просторная кухня с добротной начинкой – свидетельство того, что хозяин самостоятельно выполняет ежедневную работу по дому, следуя заветам Ганди и Карла Маркса. При этом оборудование на кухне может быть мощнее, чем весь арсенал НАТО. И, бросив рыбные палочки в духовку, вы можете быть уверены в равномерной обжарке, а если включить эту штуку на полную катушку, то вода для макарон закипит за восемь секунд. Это значит, что свои покупательные способности вы сосредоточили на самом необходимом, на предметах повседневного пользования. Показные траты и статусные покупки – это зло, а вкладывать состояние туда, где раньше обитали слуги, – вполне демократично.
Профессиональных альпинистов, проводников, способных довести команду до вершины Эвереста, надо признать, совсем немного. Однако это не значит, что сверхлегкие ботинки Alpenglow с тремя слоями гортекса нам не пригодятся. И пусть булочной-кондитерской вы не обзавелись, это не повод ограничивать себя шатким тостером за 29 долларов, когда за 300 можно приобрести промышленную установку, которая будет поджаривать хлеб к завтраку еще лет двести. То же и с тяпками – садовник вы, конечно, по совместительству, но зачем покупать тяпку за 6 долларов, когда в садоводческом бутике можно взять за 55. Ведь образованные люди никогда не станут оценивать друг друга по стоимости драгоценностей, зато стоимость «упаковки» в расчет принимается. Покупая вещи личного пользования, вы должны продемонстрировать свою зрелость и способность оценить долговечность и качество, а кроме того, показать, что вы не настолько богаты, чтобы покупать дешевые вещи.
Чтобы соответствовать этой тенденции, дорогие магазины прибегают к хитрым уловкам. Зарабатывая на самых обыденных и скучных вещах, они делают вид, что продают что-то супернавороченное. Магазин товаров для активного отдыха рекламирует ледорубы, справедливо полагая, что, проходя мимо них в гардеробной, вы будете чувствовать себя человеком. Универмаг товаров для дома Resoration Hardware прославляет свои скобяные товары и оборудование, но основной доход имеет с продажи стульев и диванов. Компания Lands’ End продает носки, но на катологе будет красоваться покоряющий Эверест скалолаз.
Тенденция эта, в частности, привела к тому, что пропасть между представителями образованного класса и принадлежащими им вещами все расширяется. Вещи, которые они покупают, были созданы для куда более опасного и увлекательного времяпрепровождения. Поэтому спроектированные с мыслью об Андах ботинки большую часть времени проходят по фермерским рынкам, а последние модели флисовых курток – в отделе замороженных продуктов супермаркета.
Максимум, что потребуется от внедорожника, – это проехать по ухабистой дороге в слякоть.
Но как в благородный век лицемерие было пороком, склоняющимся перед добродетелью, сегодняшнее обмундирование бобо – это комфорт, преклоняющийся перед активным отдыхом и приключениями.
Строить себе огромный особняк посреди наманикюренного поместья – дурной вкус. Однако никто не обвинит вас в излишнем раздувании щек за пристальное внимание к таким небольшим предметам домашней обстановки, как тщательно подобранный, тот самый дуршлаг, особенная дверная ручка или штопор оригинального дизайна. Хлебницу можно выложить терракотой – мелочь, зато улучшает воздухообмен. Можно часами созерцать кафельную плитку, направив всю мощь своего зрительного аппарата на распознавание той самой, практичной и ненавязчивой. После долгих зимних вечеров можно стать специалистом по изоляционным материалам.
В каталогах металлопродукции можно рыться до тех пор, пока вы не обнаружите кран KWC швейцарского производства с распылительной головкой, которую многие считают лучшей на земле. Все эти усилия предпринимаются, в частности, для того, чтобы продемонстрировать обширность своих интеллектуальных ресурсов, которых хватает даже на тщательно продуманный водосток.
Мыслительные мощности, которые когда-то расходовались на курсовые по органической химии и работы по физике, теперь можно расточать на встроенную технику (главное, чтоб были жалюзийные дверцы). Бобо не нужны броские статусные явно дорогие вещи, им не хочется, чтобы вы подумали, что они хотят произвести на вас впечатление. Им нужны редкие гаджеты, не освоенные еще широкими массами, спроектированные специально, чтобы жизнь была более удобной и оригинальной. Если ваша посудомоечная машина встроена так, чтоб не приходилось нагибаться, это значит, что вы овладели искусством жить. Если в ванной у вас есть прозрачные контейнеры для медикаментов с защитой от детей, это значит, что вы как следует о них заботитесь. Открывая консервную банку особенной открывалкой, человек с повышенной восприимчивостью получает заряд жизнеутверждающей энергии. Если вы украсили рождественскую елку винтажной гирляндой 1933 года, только лампочки вкрутили чуть побольше, ваши гости оценят ваш вкус к старым добротным вещам. Бриллиантовое ожерелье – неподходящая тема для застольной беседы, а вот начать ужин с обсуждения салатных вилок с африканскими мотивами вполне уместно. Чем меньше предмет, тем большей похвалы достойны глубокие размышления при его покупке.
Кто-то вспоминает недавнюю поездку в долину Гереме в Центральной Турции и восхищенно рассказывает о пещерных городах, которые хетты выдолбили в вулканической лаве, но тут джентльмен в усеянной карманами рубашке перегибается из-за соседнего столика и вставляет свое: «Ну конечно. Только за последние пару лет Каппадокию жутко истоптали туристы».
Минуту спустя дама за вашим столиком пересказывает интересную историю, поведанную ей гидом экологического тура по Южному Белизу. «С тех пор как туда провели электричество, Южный Белиз уж не тот», – вздыхает мужчина с карманами. Это путешественник-бахвал. Есть такие искушенные бродяги, которые любят вывешивать пройденные крутые маршруты как юбилейные медали. Больше всего в жизни им нравится делать прозрачные намеки, смысл которых сводится к тому, что, куда бы вы ни собирались, они там были, когда это еще что-то значило. Откуда у них столько времени на путешествия – неизвестно; может, какой-то злобный филантроп платит за их кругосветные путешествия, чтоб потом они досаждали другим путешественникам, демонстрируя тем ничтожность их культурного багажа. Они мастера невыносимых вопросов. «Не там ли останавливался атабек Дамаска в тысяча сто тридцать девятом году?» – спросит такой господин, рассказывая об отдаленном оазисе, и оглянет слушателей взглядом, полным надежды, что кто-нибудь охотно подтвердит эту информацию. Вечерами он, наверное, заучивает названия малочисленных этносов: «Когда-то здесь рыбачили мобаби, пока кантути не вытеснили их выше по течению».
К сожалению, немногие следуют этому благородному порыву, даже зная, что появление такого человека предваряет вьетнамский синдром. Страдающие этим психическим расстройством любой разговор сводят к одному: путешествию во Вьетнам, которое перевернуло их жизнь.
И тут уже начинается. Подробный рассказ о прохождении тропы Хо Ши Мина или о путешествии на переполненном душном поезде из Хюэ, описание всяческих чудес Северного Вьетнама, аромат камфоры, мельтешение тысяч велосипедов. Вы вдруг понимаете, что оказались в западне, и выйти из этого разговора с достоинством уже не удастся, придется страдать.
«Никогда не думал, что кормление гусей может быть таким глубоким духовным переживанием», – будет говорить он, передавая фотографии, где он (тот, что в очках) стоит с местными жителями посреди рисовых полей в районе Май-Лаи. Он расскажет о бывшем вьетконговце, с которым они объездили долину Красной реки на запряженной волами телеге. В своих рассказах он всегда предстает эдаким доктором Ливингстоном, но мы-то знаем, что, когда он заходит в деревню, местные жители видят в нем только толстый кошель с разлетающимися оттуда долларовыми банкнотами. Если б такого деятеля обнаружили заколотым двенадцатью столовыми ножами, разгадать убийство было бы не проще, чем в романах Агаты Кристи, – мотив есть у каждого.
На зыбкой вершине статусного отдыха восседают те, кто проводит свой отпуск в бесконечной боли и мучениях. Речь идет о людях, которые идут форсированным маршем по горному леднику или засушливой пустыне по маршруту солдат Александра Великого, с той только разницей, что те его не выбирали, а шли под угрозой смерти. Или сидят облепленные москитами в джунглях, стараясь понять матушку-природу. Приятного в таких путешествиях мало, но трекеры из образованного класса не ищут удовольствий. Они хотят провести свой драгоценный отпуск в мучениях, которые должны способствовать их интеллектуальным и духовным прозрениям. И вот туристические компании уже развивают богом забытые направления по всему миру. И такого рода туристские приключения и экологические туры пользуются у образованного класса все большим спросом.
Еще не так давно турпоход означал временный отказ от личных амбиций и карьерных устремлений. Но бобо вывозит свои амбиции и на природу. Он не просто отдыхает в лесу, он штурмует горы, продирается сквозь джунгли, взбирается на ледники, прокладывает веломаршруты вдоль континентального водораздела. Если есть удобный путь на вершину, он предпочтет самый сложный. Если есть удобный поезд, он поедет на велосипеде по жутким дорогам. Природа для него – это полоса препятствий, требующих преодоления. Отправляясь на природу, он ведет себя вопреки ее законам. Животные в природе убегают от холода в поисках тепла и комфорта, бобо же бежит от удобств и ищет стужи и прочих лишений. Это дает ему ощущение полноты жизни, а поскольку вся его жизнь состоит из экзаменов на соответствие, путешествие становится еще одним таким тестом.
Руководители корпораций не любили распространяться о своих фронтовых приключениях. Теперь же каждый третий топ-менеджер сперва поразит, а потом утомит вас рассказами о покоренных им вершинах. Многие из них либо только что вернулись из экспедиции на покрытый вечными льдами пик, либо проходят серьезную подготовку, чтобы туда отправиться. Сидите вы на званом ужине, ковыряетесь спокойненько в салате, и вдруг до вас доносятся не предвещающее ничего хорошего «базовый лагерь» и «нулевая видимость». Выступающий воспаряет все выше, для вас же вечер идет под откос. «К физическим трудностям мы были готовы, важно было преодолеть все это психологически», – втолковывает любитель экстремального отдыха своей аудитории размякших сотрапезников, которые – о, жалкие – не привыкли месяцами тренироваться перед отпуском. Пока он рассказывает о своих похождениях, Роберт Пири уже добрался бы до Северного полюса, ведь важно упомянуть всех местных проводников (носителей народной мудрости), все брошенное по пути оборудование («Дело дошло до того, что пришлось выкинуть даже кофе-машину»), все отмороженные пальцы (всегда есть человек, которому пришлось их ампутировать) и ненастные дни, проведенные в палатках, сдуваемых с плато невероятной силы метелью, из-за которой не видно ни зги.
Возникает ощущение, что любая гора выше 3000 метров над уровнем моря усеяна миллионерами в ярких куртках, которые наслаждаются кислородным голоданием.
Получается, что подобные путешествия – это невероятно дорогостоящий способ усмирения плоти и очищения духа. Вместо того чтоб заковывать себя в цепи и хлестать плетью – как делали самоистязатели прошлого, – берете десять, двадцать или шестьдесят тысяч долларов, летите в непригодную для жизни точку и мучаете себя в ожидании просветления. Монахи, строившие неприступные обители на скалистых берегах Уэльса, наверное, искали той же первозданной чистоты. Но они жили в своих пещерах годами, тогда как наш турист подвергнет себя неделю-другую суровому испытанию, да и вернется к понедельнику в офис бодрый и готовый к работе. Побуждения тем не менее схожи. От наркотического гедонизма Вудстока мы пришли к аскетизму экстремальных путешествий образованного класса.
в этом направлении движутся не только заядлые походники. Все мы, как можем, стараемся быть причастны к жизни, полной испытаний. Мы надеваем ботинки, сконструированные специально для покорения Гималаев. Мы гуляем по осенним паркам в куртках, способных выдержать 40-градусные морозы. Мы покупаем одежду в каталогах типа Land’s End, где на обложке изображены альпинисты на вершине Эвереста. Не так давно я посетил головной офис «Майкрософт» в Редмонде, штат Вашингтон, и все, кого я там видел, были экипированы для серьезного подъема: альпинистские ботинки, грубые штаны цвета хаки, мобильные телефоны подвешены на карабине к поясу.
Духовная жизнь
Я сижу на камне, на берегу Блэкфут-Ривер в Западной Монтане. Осеннее солнце блестит на воде, подсвечивая прибрежный тростник. Воздух тих и сух, я в полном одиночестве, если не считать парящего в небе ястреба и форели, что плещется в реке. Я приехал на место действия романа Нормана Маклина и экранизации Роберта Редфорда «Там, где течет река», и сижу вот, жду, когда время остановится и я почувствую мистическое единение с природой.
Но оно не останавливается. Я уже полчаса провел в этом прекрасном месте, а просветления так и не ощутил. Рядом бьется вечный пульс жизни: что-то нашептывает ветер, качаются ветви, беззвучно проплывает, покачиваясь, утка. Джон Мур был бы уже, наверное, в полном восторге. У Маклина бы уже завязалась содержательная беседа с рекой. Альдо Леопольд уже бился бы в экстазе, восхищаясь красотой какой-нибудь хворостинки. А мне хоть бы хны. Не тот, наверное, сезон для просветления.
Раньше я никогда не обращал на это внимания, но ведь больше всего искателей душевной гармонии с природой приезжают в Монтану именно ближе к середине лета. Именно посреди лета снимают фильмы наподобие «Заклинателя лошадей», а горожане приезжают в Монтану подлечить свои издерганные души. Но теперь октябрь, и место, наверное, подысчерпало свой духоподъемный ресурс. «В конце концов, все сходится воедино там, где течет река», – пишет Маклин, и, когда я прочел это в своей гостиной несколько месяцев тому, мысль показалась мне чрезвычайно глубокой. А теперь я даже не понимаю, что это, черт побери, значит. Во едино сошлись только мои замерзшие пальцы. В приключенческих книгах суровые условия обязательны к преодолению и лишь придают героям бодрости, но у меня от холодного ветра скоро отвалятся конечности. И в полном одиночестве ко мне приходят не глубокие прозрения, но мелкие страхи.
Писатели-натуралисты особенно ценят моменты, когда весь мир сводится до здесь и сейчас: ты, вода, лосось. Но на десять миль вокруг я не найду ни души. И если подумать о превратностях, которые могут подстерегать здесь одинокого путника – вывихнутая нога, сломанная машина, внезапный приступ аллергии, – то в поисках внутренней гармонии вблизи телефона-автомата или станции «Скорой помощи» видятся свои преимущества. Треск веточки кажется уже предвестником спешащего познакомиться гризли. Я смотрю на часы и понимаю, что пора б уже испытать единение с творением Божьим, а то ведь на шесть у меня зарезервирован столик в Мизуле.