Умер писатель и диссидент Михаил Хейфец. В 1974-м – за так и не опубликованное предисловие к книге Бродского – он был сослан в советские лагеря строгого режима. Выйдя на свободу, он тут же уехал в Израиль, где издал десятки книг и статей.

Он родился в январе 1934 года в Ленинграде. Закончив педагогический институт имени Герцена, стал преподавать в школе – вел в старших классах литературу и историю. Через 10 лет учительской практики Хейфец начал писать научные статьи, которые с готовностью печатали в журналах. Большинство его очерков были посвящены истории народовольческого движения в России – по словам Хейфеца, это позволяло зарыться в архивы и уйти от повседневности.



Вскоре ему как эксперту предложили писать пьесы и сценарии – по нескольким из них «Леннаучфильм» снял фильмы.

«Потом вдруг началась очень странная полоса в моей жизни, – вспоминал Хейфец. – Все, что я писал, я отдавал заказчикам в театры, киностудии, издательства. У меня принимали товар, платили сто процентов по договору – но ничего не выходило, все складывалось на полку. Это был бредовый гуманизм советской власти, которая кормит мою семью, ничего не требуя взамен! Я стал подрабатывать внутренними рецензиями. Володька Марамзин знал об этом, он и предложил мне написать рецензию на собрание Бродского».

Владимир Марамзин, урожденный Кацнельсон, до 1965 года работал инженером. В 1962-м он начал публиковать свои прозаические произведения и вошел в литературную группу «Горожане» наряду с писателями Борисом Вахтиным, Владимиром Губиным и Игорем Ефимовым. Какое-то время они распространяли в самиздате сборники «Горожане» со своими же произведениями. А в 1973 году Марамзину пришла идея собрать все, что написал Бродский, уже как год находившийся в Штатах, и выпустить это в самиздате. В течение нескольких недель было собрано материала на пять томов.

«Три тома “настоящей” поэзии, а остальное – стихи на случай, детские стихи, – рассказывал Хейфец. – И я стал писать. Когда впервые в жизни пишешь, зная, что нет над тобой редактора, нет цензора, ты пишешь свободно, рука разгуливается – тем более что нетрудно представить, как я относился к людям, посадившим поэта только за его стихи».

Статья Хейфеца называлась «Иосиф Бродский и наше поколение». В том числе там разбирались и причины показательного суда над Бродским. С особым акцентом на то, что Бродский – поэт неполитический. «Он мне сам говорил: “Советская власть – мелкий факт в мировой истории, почему поэт должен им заниматься?”», – писал Хейфец. И дальше делал вывод: партийная советская номенклатура ненавидела поэта как раз за то, что он ею совсем не интересовался.

В рецензии подробно анализировался и римский цикл стихов Бродского. По мнению Хейфеца, этот период в творчестве поэта был неразрывно связан с вводом советских войск в Чехословакию в 1968 году. «Ход моих рассуждений был таков: после оккупации Чехословакии в окружавшем Бродского обществе рухнула или, вернее сказать, растворилась стержневая коммунистическая идеология, – вспоминал Хейфец. – В коммунизме имелась своя внутренняя логика и этика. Оккупация же малой коммунистической страны коммунистической империей являлась феноменом, никак не укладывавшимся в эту этику. Акцию такого сорта идеология вынести, не сломавшись, не могла – ни при какой погоде! После 1968 года в СССР осталась жить голая имперская идея захвата и покорения чужих народов – в незамутненно-державном виде. Бродскому, естественно, дела не было ни до коммунизма, ни до империальности, но поэт не мог не ощутить глубинный сдвиг в обществе, в коем жил Орган мира сего».

Именно этот фрагмент, посвященный Чехословакии, следствие позже и предъявит Хейфецу – как однозначное доказательство его антисоветской деятельности. Легко предугадал такой ход событий и Марамзин, как только первым прочитал рецензию Хейфеца: «Миша, нас всех посадят и культурное начинание будет погублено!» Он посоветовал автору переделать и деполитизировать текст. После нескольких безуспешных попыток изменить текст самостоятельно Хейфец, по его собственным словам, «совершил неосторожный поступок»: «Я стал показывать рукопись знакомым литературоведам и писателям, которые могли дать какой-то совет насчет “переработки”. Сколько-нибудь полезную идею не подсказал никто, но информатор органов среди них нашелся». По мнению Хейфеца, это был сосед по лестничной клетке – прозаик, которого он, не раскрывая имени, всегда называл буквой В.

Среди ознакомившихся с рецензией был и Ефим Эткинд – доктор филологических наук, профессор педагогического института имени Герцена и один из самых авторитетных историков литературы. Эткинду статья понравилась, тем не менее он все-таки написал на листке несколько своих возражений. Этот листок, прикрепленный к тексту рецензии, был найден при обыске у Хейфеца. Дело в том, что Марамзин, не дождавшись исправлений, заказал новое предисловие. Узнав об этом, Хейфец положил текст статьи в архивный ящик письменного стола и забыл о нем.

Вспомнить о тексте пришлось утром 1 апреля 1973 года, когда на порог заявились сотрудники КГБ. «В тот момент я начисто забыл про давнюю статью о Бродском, – вспоминал Хейфец. – Ну лежит что-то в архиве. Во-первых, не принята заказчиком, следовательно, документ личного писательского собрания. По меркам того времени – неподсудный феномен. И вообще, я просто забыл, о чем писал полгода назад! Работал много, успел сделать куда более опасную рукопись. Когда гэбисты извлекли из брюха письменного стола “Бродского”, я, правду сказать, забеспокоился, но не о себе, а об Эткинде. Вот – замешал постороннего человека в дело».

Впрочем, Эткинд уже давно раздражал власть: в 1964-м он «неправильно» выступил на суде над Бродским, контактировал с Солженицыным, написал «Открытое письмо молодым евреям, стремящимся в эмиграцию». Все это и было предъявлено ему в рамках дела, заведенного, вообще-то, на Марамзина – как на автора самиздатовского сборника стихотворений Бродского. Эткинд был уволен из института и исключен из Союза писателей СССР. Его книги были изъяты из магазинов и библиотек на 20 лет. Тюремного срока ему все же удалось избежать. Однако лишенный всех способов зарабатывать хоть какие-то деньги, Эткинд эмигрировал во Францию.

На суде всю вину – «за антисоветскую агитацию и пропаганду» – взял на себя Марамзин, сделав официальное заявление, что ни Хейфец, ни Эткинд к собиранию и распространению текстов Бродского отношения не имеют. Сделав все, что требовалось по сценарию следствия, он получил пять лет условно, был освобожден в зале суда и в том же году получил разрешение на выезд во Францию.

Что же касается Хейфеца, то написанное им предисловие – даже при отсутствии доказательств его распространения – было высоко оценено советским судом. Его одного приговорили к реальному сроку: четыре года лишения свободы в лагерях строгого режима и еще два года ссылки после. В процессе следствия Хейфец отказывался признавать себя виновным, а главное – продолжал, как и в тексте своего вступления, называть Бродского «великим поэтом». «Я, вообще, не трусливый человек и мало чего боюсь, но два раза в жизни струсил, – рассказывал Хейфец. – Я женился в 1963 году и буквально через месяц после этого судили Осю Бродского. И я не пошел на суд, я струсил, потому что я себя знал, я знал, что если я туда пойду, я могу и не выйти оттуда. И я испугался. Я только что женился. Второй раз – это 1968 год. У меня за девять дней до ввода советских войск родилась дочка, и я не вышел на площадь, как должен был сделать любой нормальный человек. Видимо, эти комплексы мои психологические, что дважды я не вел себя так, как, по моему убеждению, я должен был себя вести, они выплеснулись в ту статью, которая изменила всю мою биографию».

За время тюремного заточения Хейфец написал и смог переправить на волю пять книг. Это была документальная проза: «Место и время», «Украинские силуэты», «Военнопленный секретарь», «Русское поле» и «Путешествие из Дубровлага в Ермак». Сразу после окончания срока ссылки – в 1980-м – Хейфец уехал в Израиль. Сначала работал в Центре по изучению восточноевропейского еврейства при Иерусалимском университете, потом – обозревателем израильской газеты «Вести». Писать он никогда не бросал: до 2000 года в Израиле были изданы семь его книг, среди которых – «Глядя из Иерусалим», «Цареубийство в 1918 году» и «Воспоминаний грустный свиток». В 2000 году в Харькове вышло большое трехтомное собрание сочинений Хейфеца – «Избранное». Последние же годы он посвятил исследованию творчества философа Ханны Арендт, написав по итогам две книги – «Ханна Арендт судит XX век» и «Условия, на которых человеку дана жизнь на Земле». В январе Михаилу Хейфецу исполнилось бы 86 лет.