Фигль-Мигль постоянно снимается в черных очках, так же как и Пелевин. Но, в отличие от Пелевина, долгое время никто не знал, кто скрывается под этим псевдонимом.
Во всяком случае, я - не знал, хоть впервые прочел автора под этим псевдонимом лет десять назад.
Так что вплоть до этого года, Фигль-Мигль был для меня духом и только сейчас он материализовался.
Вот каким образом:
"Фигль-Мигль" — псевдоним российской писательницы Екатерины Чеботарёвой, под которым изданы несколько романов, рассказов, эссе и повесть. В 2013 году Фигль-Мигль получил премию «Национальный бестселлер» за роман «Волки и медведи». По некоторым сведениям, писательница в начале 1990-х окончила филфак СПбГУ. Сотрудничает с петербургскими литературными журналами и издательством «Лимбус Пресс», занимается художественными переводами с английского языка.
В 2017 году роман Фигль-Мигль «Эта страна» вошёл в короткий список премии «Национальный бестселлер».
Как видите, раздача слонов началась еще раньше, чем дух материализовался. Фигль-Мигль получила слона (нацбест) ещё 2013-м году.
Сегодня я читаю не без удовольствия новый роман материализовавшегося Фигля-Мигля под названием "Эта страна".
Разумеется, мое упоминание Пелевина, так же как и черные очки Фигля-Мигля, не случайно.
Чеботарёва действительно талантливый последователь Виктора Олеговича. Тот же абсурд, те же аллюзии, тот же талантливый яркий слог ну и конечно фантастико-мистические элементы.
Существенная разница в том, что Пелевин - дзэн-буддист, а Чеботарева, в всяком случае в этом романе - последовательница Николая Федорова.
На самом деле, разница это - несущественная, потому что и Пелевин дзэн-буддистом прикидывается и Чеботарева - федоровкой.
Объединяет их главное. Оба занимаются игрой в литературу. Достаточно талантливой игрой, но все же игрой.
Но они в этом не виноваты. Сама по себе серьезная литература сегодня себя исчерпала. Если кто вздумает написать серьезный традиционный роман, это будет воспринято, как большая постмодернистская пародия на реалистический роман, хоть сам автор может быть и не знает слова "постмодернизм" и он писал все серьёзно. Осталась только игра в литературу. Но игра может быть бездарной и скучной, как у Владимира Сорокина, а может быть талантливой и яркой, как у Пелевина и Чеботарёвой.
Ну а теперь о самой книге. Обьясняю, на чем построен сюжет (хоть никакого сюжета на самом деле в романе нет):
В не слишком отдаленном будущем президент РФ одобряет нацпроект, вдохновленный “Философией общего дела” Николая Федорова. Ученые воскрешают генофонд, репрессированный за годы советской власти: расстрелянных, умерших в заключении и покончивших жизнь самоубийством. В список неподлежащих воскрешению попадают Сталин, Троцкий и другие “пассионарные вожди”. Воскрешенным выдают особые документы, избавляют от опасных болезней, выплачивают пособие и разрешают селиться за пределами столиц. Улицы малых городов наводняют большевики, эсеры, анархисты и участники других многочисленных партий и объединений, которые тут же принимаются выяснять политические отношения, проводить агитацию среди населения и не слишком рвутся интегрироваться в XXI век. Местное население, правда, ходячих мертвецов тоже сторонится.
Лично меня заинтересовала в романе перекличка с только что прочитанной книгой англичанки Аткинсон, про которую я писал пару недель назад и цитировал из неё большой кусок лекции филолога-деконструктивиста-марксиста Арчи, главу под названием "Искусство структуралистской критики":
https://capecod-russian.livejournal.com/52478.html
Я так понимал, что на Западе в университетах "с жиру бесятся", поэтому любят и изучают бред всяких марксистов-дерридистов-бартистов.
А Россия - страна бедная и практичная, поэтому никому не платят за птичьий язык современных деконструктивистов и структуралистов. Звериному российскому капитализму не до деконструкции и структурализма.
Ан нет, я ошибался, оказывается Россия - достаточно богатая, чтобы содержать этих современных филолухов и платить им какие-то деньги, на которые они вполне прилично живут на фоне беспросветной нищеты провинции.
Вот отрывок, про героя Фигля-Мигля Сашу Энгельгардта, который непосредствернно перекликается с главой из книги Аткинсон, где фигурирует марксист-деконструктивист Арчи Маккью:
Арчи Маккью был пламенным марксистом и утверждал, что его отец работал на верфи в Глазго. На самом деле его вырастила мать-вдова, которая держала конфетную лавку в Ларгсе.
Это я как раз процитировал Аткинсон, а теперь цитирую Фигля и где-то в чем-то Мигля:
Где-то через полгода, уже осенью, Саша Энгельгардт, доцент Санкт-Петербургского полигуманитарного университета, поехал в город Филькин на междисциплинарную конференцию «Смерть здравого смысла», послушать и доложить о заколдованных герменевтических кругах, по которым мучительно бегут друг за другом имплицитный читатель и авторская интенция.
...
Каким он был человеком? Он жил (и подозревал, что так и умрёт) в кругу передовых интеллигентных людей и их представлений о благоустроенном обществе: мраморная говядина, евроремонт, культурка по ТВ и вежливый полицейский на улице. Когда эти люди и представления требовали, он осуждал либо выступал в поддержку, не сознавая, что и те, кого он осуждает, и те, кого поддерживает, держиморды и демократы, давно слиплись для него в один неприятный ком. Он делал, что положено: писал докторскую, купил машину. В глубине души Саша не понимал, зачем ему машина вообще, но все вокруг по умолчанию считали этот предмет важной жизненной целью. Как купить; что покупать; тонкости эксплуатации; энергичное обсуждение дорог и всего, что на дорогах, – теперь, по крайней мере, он мог поддержать разговор в преподавательском буфете. В этой машине, уже по собственной инициативе, Саша слушал радиостанцию, на которой немалое внимание уделялось новостям рынков, биржевой хронике, акциям, корпорациям и финэкспертизе. Он жалостливо полюбил прогнозы экспертов и привык к загадочному словосочетанию «высокотехнологичный наздак». (Пленял не идущий к делу отголосок наждака, пиджака и школьных дней вопля «херак! херак!». И так жее вышло с рекламой каких-то фильтров: «Внешне вода может быть мягкой, а вы знаете, какая она на самом деле?», – та звучала как стихи, бессмысленные и властные. Саша порою гадал, что означает для воды быть мягкой «внешне» – на ощупь, наверное? – но быстро отступался.) Главное, здесь не было рубрики «разговор с психологом». На остальных радиостанциях сидело по психологу (энергичные тётки и всёпонимающие парни), каждого из которых хотелось убить. Точнее так: убивать, садистски изощрённо и долго. Энергичные тётки! всёпонимающие парни! Их задушевные интонации усиливались, когда речь заходила о сексуальных отклонениях, и начисто пропадали, едва на арене появлялись депрессии. Депрессиям (диким зверям), в отличие от отклонений (милых зверушек), психологи не оставляли шанса: душить их, рубить, травить медикаментозно. Потому что (по ряду причин Саша это понимал, и не один он был такой) фетишизация белых носочков во всяком случае способствует продажам трикотажа, а усталость и тоска от жизни каким-либо продажам, кроме разве что продаж алкоголя и наркотиков, наносит урон… так что пусть покупают антидепрессанты и воскрешают в себе потребность покупать всё остальное – носочки так носочки. Бизнес самих антидепрессантов тоже, кстати сказать, не последний. Может, и попервее наркотиков. Ах, тошно, тошно.
Но никогда, ни разу, не поглядел он в зеркало и не сказал: ты сам во всём виноват, скотина.
Каким он был филологом? Он не краснея говорил и писал по сто раз на дню «иллокутивный акт, осуществляемый актом высказывания». От постоянного повторения слова «акт» Сашина умственная жизнь текла в каком-то квазиэротическом, квазисудебном мареве, когда к половым и подзаконным актам добавляется кое-что и понемногу из классиков, а от акта дефекации мысль ассоциативно, естественным образом, переходит к современному искусству. А ещё в его сознании «точка бифуркации» нераздельно и неслиянно соединялась с «точкой джи», и обе казались пунктуацией в надписи на воротах ада.
Собственно в своём предмете он понимал отдельные слова, но не смысл, образуемый их сочетанием, и по наитию вставлял «контрдискурс», «пресуппозицию» и «имплицитно» («Когда не знаешь, что сказать, говори: “имплицитно”») везде, где чувствовалось интонационное зияние. К счастью, те, кто его читал, были такие же, как он.
Что они все умели по-настоящему, так это правильно позиционировать себя и свои труды на научном рынке. Слово «креативность» в ходу не только у сутенёров: подавать и продавать продукт научились все, кто чает достойной жизни. Презентации – публикации – престижные гранты – скромные, но со вкусом пальто и авто на выходе. Да почему именно пальто и авто, разве ради них дело затевалось? В XXI веке никто не может войти в интеллектуальную элиту просто по факту интеллектуального превосходства. За удостоверение принадлежности к интеллектуальной элите, как и любое другое удостоверение, нужно платить
Вот это издевательство над представителем гуманитарной "илиты" мне больше всего понравилось в книге филолога Екатерины Чеботаревой.
Она среди объектов ее иронии - своя и знает о чем пишет.