Учитывая тиражи книг Довлатова и количество языков, на которые они переведены, с ним не согласны и читатели с издателями. Но кроме всех этих несогласных, включая меня, я бы выделил еще Курта Воннегута.
В конце текста его письмо Довлатову.
Этот текст и эти фотографии появились в Сети оказывается еще три года назад. Но тогда в списке моих френдов не было
samsebeskazal поэтому во френд-ленте я не видел его, наткнулся на него только вчера и с удовольствием показываю вам:
Дом, где жил Довлатов, находится на углу 108-й улицы и 63-й драйв. Это третья по счету нью-йоркская квартира Довлатовых.
Сначала они поселились на Флашинге (там теперь Чайна-таун), затем переехали на 65-ю, а потом сюда. Здесь прошла большая часть нью-йоркской жизни писателя. Это ничем не примечательное здание из кирпича, построенное в 1950 году, добротное снаружи и несколько обветшалое внутри. Сказывается возраст и система управления. Изъяны дома изящно закрыты панелями, на которых висят дешевые репродукции картин мировых классиков. От этого он немного напоминает потемкинскую деревню в миниатюре. В центре деревни стоит фонтан а-ля Венеция. Ржавый кран выдает его истинное происхождение. И неважно, что кладку размыло, а на кирпиче плесень. Зато в ожидании лифта можно полюбоваться работами Моне. Не хватает только классической музыки из хрипящих колонок. Внешне дом почти безупречен, и если не знать всех подробностей, то можно поверить сладким речам агента по недвижимости и купить там квартиру. Такая история не редкость для местных домов.
В лифт входишь, как космонавт на Байконуре. Обратный отсчет, кнопка на старт и скоро тебя ждет самое удивительно знакомство в твоей жизни. Когда-то давно, в карниз над дверью местные подростки клали спрятанные от родителей сигареты. Им приходилось помогать друг другу, чтобы дотянуться. Высокий Довлатов сигареты регулярно доставал и выкуривал. Подростки были в недоумении.
Дверь, как и принято в американских квартирах, ведет прямо в просторную гостиную. Там много книг и рабочий стол, стоящий в небольшом закутке. Слева от него диван и телевизор, справа - стенной шкаф. Довлатов работал практически на самом проходном месте в квартире. Вокруг всегда бурлила жизнь. Бабушка смотрела телевизор, а кто-то обязательно проходил мимо. Я как человек, сидящий за компьютером в углу небольшой гостиной, решительно не понимаю, как можно было работать в таких условиях. Если у меня ребенок смотрит мультики, то работа уже встала. Я начинаю ворчать и вынужден надевать наушники. А тут - мать, жена, двое детей и собака.
.
Довлатов любил украшать свое рабочее место всякими дорогими ему мелочами. Прямом над столом висит огромный портрет супруги Лены, которую он сам снял и увеличил потом снимок. Фотография молодой Норы, еще одна ее фотография с любимой собакой Глашей, шутливая картинка с названием "Рой медведев", иллюстрация к русскому Плейбою, шарж на Гришу Поляка, карикатура на Ленина. За два года до смерти на стене появился запечатанный желтый конверт с завещанием.
Основа всех моих занятии — любовь к порядку. Страсть к порядку. Иными словами — ненависть к хаосу. Кто-то говорил: «Точность — лучший заменитель гения». Это сказано обо мне.
И сейчас на рабочем столе Довлатова идеальный порядок. Стопки книг оттого, что я застал Елену за разбором шкафа. Она предложила их убрать, но мне показалось, что с книгами стол выглядит как живой организм. Хозяина уже нет, но посаженное им дерево продолжает приносить плоды. Они растут и высятся на письменом столе и стройными рядами заполняют почти все пространство в шкафах.
Одна из книг - это еще не вышедшая повесть "Заповедник" (в американском варианте "Pushkin Hills"), переведенная дочерью Катей на английский язык. Книга выйдет из печати через месяц, в марте этого года. Ее можно будет купить на Амазоне в бумажном и электронном вариантах. Катя очень переживает о том, чтобы книга нашла своего американского читателя. Для нее это личное, и она боится, что если не будут выходить новые книги, то Довлатова на английском перестанут читать. Ей очень хочется, чтобы в ее стране знали ее отца. Мне кажется, что это важно не только для нее, но и для всей русской культуры, частью которой Довлатов, вне всякого сомнения, является. Если у вас есть американские друзья, то вы можете порекомендовать или подарить им новую книгу Довлатова. Жители Нью-Йорка могут придти на презентацию книги, которая пройдет 19 марта в книжном магазине POWERHOUSE ARENA, это в бруклинском районе Дамбо. Вход свободный.
Настольный календарь 1990-го. На 24 августа нет ни одной заметки.
На столе рукописи книг, письма и рабочие материалы.
На стене висят пожелтевшие уже от времени правила парковки в Нью-Йорке на праздничные дни 1990 года.
Ручки, которыми пользовался Довлатов. Он все писал сначала от руки, а потом перепечатывал на машинке. Рукописные листы выбрасывал. В Нью-Йорке Довлатову очень нравилось, что можно сделать копию на каждом углу и нет необходимости пользоваться копиркой.
У Довлатова было две книги, в названиях которых фигурируют печатные машинки: ленинградская "Соло на ундервуде" и нью-йоркская - "Соло на IBM". Это художественный прием. Работал он совершенно на других машинках. Первой у него была старая машинка с огромной кареткой, которую прозвали "Мерлин Монро". Ее марку уже никто не помнит. К сожалению, Мерлин упала со стола и разбилась. На следующий день отец Довлатова - Донат отдал ему свою машинку. Это была Олимпия, которой Довлатов пользовался вплоть до своего отъезда из Ленинграда. Ундервуд у него тоже был, но печатала на нем жена Елена. Олимпия не пережила переезда и погибла в Вене в руках Юза Алешковского. Следующей машинкой стала Адлер, которую Довлатов купил в Нью-Йорке у сына сослуживицы жены, через полгода после приезда. Она была почти новой. Именно она на фото. Именно на ней написаны все его американские произведения.
Еще один кусочек застывшей истории - портфель Довлатова. Внутри до сих пор лежат вещи, которые он туда положил в далеком 1990 году.
Лучшая биография Довлатова написана им самим: "Я родился в не очень-то дружной семье. Посредственно учился в школе. Был отчислен из университета. Служил три года в лагерной охране. Писал рассказы, которые не мог опубликовать. Был вынужден покинуть родину. В Америке я так и не стал богатым или преуспевающим человеком. Мои дети неохотно говорят по-русски. Я неохотно говорю по-английски. В моем родном Ленинграде построили дамбу. В моем любимом Таллине происходит непонятно что. Жизнь коротка. Человек одинок. Надеюсь, все это достаточно грустно, чтобы я мог продолжать заниматься литературой…“
Дружеский шарж, на котором Бродский изобразил Довлатова. Тот был очень тронут этим рисунком, но рисовал лучше Бродского и поэтому чуть подправил его для большего сходства.
Рой Медведев (вики). Рис. С. Довлатов.
Карикатура на Ленина, нарисованная Довлатовым в 1980 году.
Рисунок Довлатова с двумя матрешками это все, что осталось от проекта, окрещенного "Русским плейбоем". Матрешки с гениталиями должны были украсить обложку первого номера. Был сделан макет, написаны статьи и подобраны иллюстрации - скарбезные картинки просто вырезали ножницами из американских журналов. Вайль составил англо-русский словарь постельного жаргона. Генис написал пространную статью об эротическом искусстве. Довлатов сочинил лирический рассказ об оральном сексе. Были найдены инвесторы в Филадельфии и даже получен первый чек. На этом судьба Русского плейбоя благополучно закончилась.
.
Слева над столом, в рамке, висит один из важнейших для Довлатова как для писателя артефактов - ответ Курта Воннегута на его письмо.
Дорогой Сергей Довлатов --
Я тоже люблю вас, но вы разбили мое сердце. Я родился в этой стране, бесстрашно служил ей во время войны, но так и не сумел продать ни одного своего рассказа в журнал "Ньюйоркер". А теперь приезжаете вы и - бах! - ваш рассказ сразу же печатают. Что-то странное творится, доложу я вам...
Если же говорить серьезно, то я поздравляю вас с отличным рассказом, а также поздравляю "Ньюйоркер", опубликовавший наконец-то истинно глубокий и универсальный рассказ. Как вы, наверное, убедились, рассказы в "Ньюйоркере" отражают радости и горести верхушки мидлкласса. До Вашего появления немного печаталось в "Ньюйоркере" рассказов о людях, которые не являются постоянными читателями того же "Ньюйоркера".
Я много жду от вас и вашей работы. У вас есть талант, который вы готовы отдать этой безумной стране. Мы счастливы, что вы здесь.
Ваш коллега --
Курт Воннегут.
